Петербург. 7 августа [1869]
Здравствуйте, милые мамаша и Саша!
Третьего дня получил от вас письмо, писанное Танечкой, в котором была вложена доверенность, объявление почтовой конторы о деньгах мне. Оно было ещё послано в январе. Нужно бы вам его послать раньше ко мне, как только получили. Теперь думаю, получите ли вы эти деньги, так как деньги на почте, как говорят, могут лежать только три месяца, а теперь вот скоро семь месяцев прошло. Ну, а я всё-таки послал объявление это в участок засвидетельствовать, что я доверяю получить Вам деньги; Вы и сходите с ним в контору. Если получите письмо из конторы с деньгами, то Вы, мамаша, напишите ко мне, от кого оно, уж не от отца ли Феодосия? Он, может быть, послал новые деньги на книги. Да, кстати, послали ли Вы, мамаша, ему книги, которые [мы] с вами купили у семинаристов? Уведомьте того, кто прислал деньги, что раньше получить не могли письма его, так как у Вас не было доверенности от меня получить письмо. Вы ещё спрашивали меня, мамаша, что искать ли нам имение дяди? Я скажу, что если есть возможность, то отчего же и не требовать? Ведь Попов же домогается? Он, положительно, не имеет никаких прав на это, а мы имеем, так как дядя был нам родня. Попросите Ив. Ив. Корха, он, может быть, вам поможет. Насчет Саши Вы писали, что просили Чебакова. Попросите ещё его и от моего имени, чтобы он позаботился о Саше.
Напишите мне, как поживают Бабушкины, не отданы ли замуж Марья Дмитриевна и Аннушка. Бывают ли они у Вас? Вы как-то писали, что они приезжали к Вам. В следующем письме пришлю Вам свою карточку. Напомните Марье Дмитриевне и Анне Дмитриевне, что они обещали мне свои карточки когда-то, но и до сих пор не исполняют своего обещания. Если будет возможность, то напомните им, мамаша. Я слышал, Михайло Иосафович женился? Напомните Давыдову, чтобы он черкнул хотя строчку мне. Вы спрашивали о Лаврове, я и сам не знаю, где он находится. Мы с ним расстались в Москве в вокзале железной дороги. Он мне не дал адреса, потому что не знал, куда ещё отправится, а я не дал тоже, потому что не знал, где в Петербурге остановлюсь. Но думаю написать ему в Троицко-Сергиевскую лавру, он, я думаю, там с монахами обретается. Где Абалаков? Поступил ли он на промысла? Если в Красноярске, то пусть даст мне весть о себе. От Сержа я до сих пор не получил ни строчки. Что это он засел так долго в Теси? Но теперь, я думаю, он уже в Красноярске, так как в прошлом письме Вы говорили, что ждёте его с час на час. О себе скажу, что живу довольно весело. Езжу иногда на гулянье на острова в окрестностях Петербурга, в Павловск, Петергоф. Только жаль, что не всегда хорошая бывает погода. То жар невыносимый, то дожди. Как облягут тучи со всех четырёх сторон, да и начнут давить воздух, то и дышать трудно. Зато в хорошую погоду вознаграждаешь себя прогулкою на пароходе на дачи или острова, где почти каждое воскресенье бывают песельники, акробаты, музыка, фейерверки и проч. В Петергофе нынче в день именин государыни иллюминация не удалась, был дождь, и все фейерверки прочь отсырели. Вчера, в Преображение, был парад Преображенского полка подле самой квартиры Кузнецова, и я заходил нарочно туда, чтобы посмотреть на парад. Около самого окна нашего выходил из коляски в[еликий] князь Владимир Александрович. Народу видимо-невидимо было, и тут же, по обыкновению, были и саечники и фруктовщики для угощения народа, потому что на площади было гулянье. Теперь все наслаждаюсь различными плодами, которые уже поспели, как-то: сливами, вишнями, грушами; яблоки ещё не совсем поспели, их продают зимой по улицам. Из-за границы получил два письма от сына Кузнецова. Они будут в Петербурге числа 26 августа. В сентябре буду в Академии держать экзамен. Из наук всё подготовил. В Красноярск скоро приедет Иван Евгеньевич Иванов. Мы с ним часто виделись здесь. Вот уже Вы его порасспросите обо мне. Да, чаем-то его угостите, он любит, как и Вы, его. Крестниньке поклон от меня, и Танечке тоже. Сашу поцелуйте за меня. Пусть хорошенько учится. О чём в этом письме просил Вас, так Вы мне напишите. Леониду и Мартину Васильевичам скажите, что когда Вы будете писать мне письмо, чтобы и они про себя черкнули несколько строк. Вот что, мамаша: нельзя ли упаковать гитару да послать ко мне, если будет это недорого стоить? Сделать ящик сосновый копеек в 50 или 70, обложить гитару ватой или, лучше, куделей, да и сдать на почту. Только, может быть, дорого возьмут за пересылку? Я бы и здесь купил гитару, но если дать за нее рублей 6 или 7, то дрянь против моей, а такую, как у меня, нужно рублей 12 заплатить. Так я и думаю, лучше уж свою как-нибудь гитару выписать. Только она мне скоро не нужна, а так когда-нибудь соберетесь её послать. Теперь я довольно порядочно на фортепьяно играю; на квартире, где я стою, оно есть. А вот в сентябре думаю переехать на Васильевский остров, чтоб поближе к Академии было ходить, так там, может быть, фортепьяно-то и не будет, так хотя на гитаре играть буду в свободное время.
Ну, больше писать нечего, кроме того, что я, слава Богу, здоров.
Ваш любящий сын Василий Суриков